Рядом со старым зданием Современника появился железный занавес. Именно так, в виде железных театральных кулис и выполнен фасад “другой” сцены, что целиком и полностью отдана под творческие эксперименты. Внутри всё более чем цивильно. Минималистический, слегка копирующий обстановку основного здания интерьер, так что всё как будто знакомо: вешалка налево, вход в зал прямо, продолговатый холл. Однако на этом сходства заканчиваются и начинается “другой” формат. Аскетичный интерьер, проекционный, во всю огромную стену экран, а так же буфет без привычных “бутербродов”, всё это настраивает на что-то особенное. |
Этим “чем-то особенным” и должен был стать Фокин и его Шинель.
На одном дыхании пролетают первые минуты спектакля. Пока где-то на фоне падает снег, на сцене происходит настоящее чудо. Из огромной, больше чем жизнь шинели вылупляется маленькое, обиженное миром существо. Шинель эта служит ему и одеждой, и домом, весь смысл жизни Акакий Акакиевича помещается в ней. Тут он вылезает и кряхтя оббегает её, в то время как ошалевший от происходящего зритель пытается найти хоть какие-то сходства между героем и ускользающими чертами Марины Нееловой.
Метаморфоза произошедшая с Мариной Нееловой поражает. Невозможно представить себе, что где-то там, под слоем грима, в глубине этого забитого человечка скрывается та самая актриса, что ещё вчера играла взбалмошную принцессу Космонополис.
Ситуация усложняется ещё и тем, что играть ей приходится совершенно одной. Других актёров в спектакле нет, а Акакия Акакиевича окружают одни только тени. Для этого Фокин позвал на помощь Илью Эпельбаума, руководителя театра “тень”, который и добился удивительных по своей красоте эффектов.
Тени в жизни Акакий Акакиевича играют роковую роль. Одна шьёт ему новую Шинель, другие сначала высмеивают, а потом кутят вместе с ним. Третьи, несмотря на мольбы, лишают его смысла к жизни.
Но что удивляет в начале, разочаровывает в конце. И даже когда Башмачкин тянет своё ми-ми-ми…, а вторящий откуда-то сбоку хор подхватывает это невозможно свербящее чувство, кажется, будто всё это понарошку. Будто нет никакой Шинели и никакого Башмачникова. Да и вся жизнь, и даже смерть Акакий Акакиевича, в общем-то, не имеет никакого значения.
Постоянно на сцене присутствует только эго и задумка художника. Фокин умудрился поставить очень цельный, красивый, и в то же время духовно бедный спектакль. После просмотра остаётся послевкусие незавершенности, будто тебе показали фокус, отказав в его принципе.
Заканчивается же спектакль Гоголевскими строчками:
Исчезло и скрылось существо, никем не защищенное, никому не дорогое, ни для кого не интересное, но для которого все ж таки хотя перед самым концом жизни мелькнул светлый гость в виде шинели.Никакого вам призрака блуждающего в ночи и никакого обретения смысла. Остался один только спектакль и открытие новой сцены. События, безусловно, огромного светского значения, и правила бонтона наверняка заставят всякого сходить и с удовольствием на всё это посмотреть, однако заявленного прорыва тут нет. Фокин, всего лишь, поставил свой самый “гламурный” спектакль.