Тут целыми днями льёт дождь и ветер жуткий, но не уныло. Брожу один по улицам и заучиваю наизусть Бродского. Скоро выучу небольшое собрание. В Питере вообще одиночество легче переносится, между линий и фасадов тоска удивительным образом светлеет. Даже задумаешься, как это любопытно -- Бога нет, и при этом он -- в красоте.
На набережной реки Фонтанки есть такое место, где если встать не будет видно ничего кроме красоты. И так бывает от всего этого замечтаешься, будто всё хорошо и можно жить. А потом отойдёшь немного и понимаешь, что всё здесь мёртво. Дома белеют стеклопакетами, и на прореженном Невском обязательно какая-нибудь сволочь вопит в мегафон. И мент в кожанке, тоже обязательный, чувствует себя хозяином.
Где-то хотят уничтожить сквер, что-то перегораживают. Сносят дом известного архитектора, чтобы возвести на его месте Говно. На Неве бьёт уёбищный фонтан, дань чьему-то колхозному вкусу. И я смотрю на всё это разинув рот и цепенею. Нестерпимо наблюдать.
Если бы не это остался бы здесь навсегда. Ненавижу Англию, эту увечную убогую мразотную Москву. А остаться нельзя. В итоге мечусь как маятник от любви к ненависти и никак не могу ни на что решиться.
Любовь которой нет, к городу которого нет, кажется, единственная форма любви которую я освоил. Порочная, некрофильская. Завораживающая и ядовитая как любое извращение. Она меня убивает.
